Книга письмо – Книга "Письмо" - Кэтрин Хьюз скачать бесплатно, читать онлайн

Книга Письмо незнакомки (сборник) читать онлайн бесплатно, автор Стефан Цвейг на Fictionbook

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2018

* * *

Письмо незнакомки

Когда известный беллетрист Р., после трехдневной поездки для отдыха в горы, возвратился ранним утром в Вену и, купив на вокзале газету, взглянул на число, он вдруг вспомнил, что сегодня день его рождения. Сорок первый, – быстро сообразил он, и этот факт не обрадовал и не огорчил его. Бегло перелистал он шелестящие страницы газеты, взял такси и поехал к себе на квартиру. Слуга доложил ему о приходивших в его отсутствие двух посетителях, о нескольких вызовах по телефону и принес на подносе накопившуюся почту. Писатель лениво просмотрел корреспонденцию, вскрыл несколько конвертов, заинтересовавшись фамилией отправителя; письмо, написанное незнакомым почерком и показавшееся ему слишком объемистым, он отложил в сторону. Слуга подал чай. Удобно усевшись в кресло, он еще раз пробежал газету, заглянул в присланные каталоги, потом закурил сигару и взялся за отложенное письмо.

В нем оказалось около тридцати страниц, и написано оно было незнакомым женским почерком, торопливым и неровным, – скорее рукопись, чем письмо. Р. невольно еще раз ощупал конверт, не осталось ли там сопроводительной записки. Но конверт был пуст, и на нем, так же как и на самом письме, не было ни имени, ни адреса отправителя. Странно, подумал он, и снова взял в руки письмо. «Тебе, никогда не знавшему меня», – с удивлением прочел он не то обращение, не то заголовок… К кому это относилось? К нему или к вымышленному герою? Внезапно в нем проснулось любопытство. И он начал читать.

Мой ребенок вчера умер – три дня и три ночи боролась я со смертью за маленькую, хрупкую жизнь; сорок часов, пока его бедное горячее тельце металось в жару, я не отходила от его постели. Я клала лед на его пылающий лобик, днем и ночью держала в своих руках беспокойные маленькие ручки. На третий день к вечеру силы изменили мне. Глаза закрывались помимо моей воли. Три или четыре часа я проспала, сидя на жестком стуле, а за это время смерть унесла его. Теперь он лежит, милый, бедный мальчик, в своей узкой детской кроватке, такой же, каким я увидела его, когда проснулась; только глаза ему закрыли, его умные, темные глазки, сложили ручки на белой рубашке, и четыре свечи горят высоко по четырем углам кроватки. Я боюсь взглянуть туда, боюсь тронуться с места, потому что пламя свечей колеблется и тени пробегают по его личику, по сжатым губам, и тогда кажется, что его черты оживают, и я готова поверить, что он не умер, что он сейчас проснется и своим звонким голосом скажет мне что-нибудь детское, ласковое. Но я знаю, он умер, я не хочу смотреть на него, чтобы не испытать сладость надежды и горечь разочарования. Я знаю, знаю, мой ребенок вчера умер, – теперь у меня на свете только ты, беспечно играющий жизнью, не подозревающий о моем существовании. Только ты, никогда не знавший меня и которого я всегда любила.

Я зажгла пятую свечу и поставила ее на стол, за которым я тебе пишу. Я не могу остаться одна с моим умершим ребенком и не кричать о своем горе, а с кем же мне говорить в эту страшную минуту, если не с тобой, ведь ты и теперь, как всегда, для меня все! Я, может быть, не сумею ясно говорить с тобой, может быть, ты не поймешь меня – мысли у меня путаются, в висках стучит и все тело ломит. Кажется, у меня жар; может быть, я тоже заболела гриппом, который теперь крадется от дома к дому, и это было бы хорошо, потому что тогда я пошла бы за своим ребенком и все сделалось бы само собой. Иногда у меня темнеет в глазах, я, может быть, не допишу даже до конца это письмо, но я соберу все свои силы, чтобы хоть раз, только этот единственный раз, поговорить с тобой, мой любимый, никогда не узнававший меня.

С тобой одним хочу я говорить, впервые сказать тебе все; ты узнаешь всю мою жизнь, всегда принадлежавшую тебе, хотя ты никогда о ней не знал. Но ты узнаешь мою тайну, только если я умру, – чтобы тебе не пришлось отвечать мне, – только если лихорадка, которая сейчас бросает меня то в жар, то в холод, действительно начало конца. Если же мне суждено жить, я разорву это письмо и буду опять молчать, как всегда молчала. Но если ты держишь его в руках, то знай, что в нем умершая рассказывает тебе свою жизнь, свою жизнь, которая была твоей от ее первого до ее последнего сознательного часа. Не бойся моих слов, – мертвая не потребует ничего: ни любви, ни сострадания, ни утешения. Только одного хочу я от тебя, чтобы ты поверил всему, что скажет тебе моя рвущаяся к тебе боль. Поверь всему, только об этом одном прошу я тебя: никто не станет лгать в час смерти своего единственного ребенка.

Я поведаю тебе всю мою жизнь, которая поистине началась лишь в тот день, когда я тебя узнала. До того дня было что-то тусклое и смутное, куда моя память никогда уже не заглядывала, какой-то пропыленный, затянутый паутиной погреб, где жили люди, которых я давно выбросила из сердца. Когда ты появился, мне было тринадцать лет, и я жила в том же доме, где ты теперь живешь, в том самом доме, где ты держишь в руках это письмо – это последнее дыхание моей жизни; я жила на той же лестнице, как раз напротив дверей твоей квартиры. Ты, наверное, уже не помнишь нас, скромную вдову чиновника (она всегда ходила в трауре) и худенького подростка, – мы ведь всегда держались в тени, замкнувшись в своем скудном мещанском существовании. Ты, может быть, никогда и не слыхал нашего имени, потому что на нашей двери не было дощечки и никто никогда не приходил к нам и не спрашивал нас. Да и так давно это было, пятнадцать, шестнадцать лет тому назад, нет, ты, конечно, не помнишь этого, любимый; но я – о, я жадно вспоминаю каждую мелочь, я помню, словно это было сегодня, тот день, тот час, когда я впервые услышала о тебе, в первый раз увидела тебя, и как мне не помнить, если тогда для меня открылся мир! Позволь, любимый, рассказать тебе все, с самого начала, подари мне четверть часа и выслушай терпеливо ту, что с таким долготерпением всю жизнь любила тебя.

Прежде чем ты переехал в наш дом, за твоей дверью жили отвратительные, злые, сварливые люди. Хотя они сами были бедны, они ненавидели бедность своих соседей, ненавидели нас, потому что мы не хотели иметь ничего общего с ними. Глава семьи был пьяница и колотил свою жену; мы часто просыпались среди ночи от грохота падающих стульев и разбитых тарелок; раз она выбежала, вся в крови, простоволосая, на лестницу; пьяный с криком преследовал ее, но из других квартир выскочили жильцы и пригрозили ему полицией. Мать с самого начала избегала всякого общения с этой четой и запретила мне разговаривать с их детьми, а они мстили мне за это при каждом удобном случае. На улице они кричали мне вслед всякие гадости, а однажды так закидали меня снежками, что у меня кровь потекла по лицу. Весь дом единодушно ненавидел этих людей, и, когда вдруг что-то случилось, – кажется, муж попал в тюрьму за кражу и они со своим скарбом должны были выехать, – мы все облегченно вздохнули. Два-три дня на воротах висело объявление о сдаче внаем, потом его сняли, и через домоуправителя быстро разнеслась весть, что квартиру снял какой-то писатель, одинокий, солидный господин. Тогда я в первый раз услыхала твое имя.

Еще через два-три дня пришли маляры, штукатуры, плотники, обойщики и принялись очищать квартиру от грязи, оставленной ее прежними обитателями. Они стучали молотками, мыли, выметали, скребли, но мать только радовалась и говорила, что наконец-то кончились безобразия у соседей. Тебя самого мне во время переезда еще не пришлось увидеть, за всеми работами присматривал твой слуга, этот невысокий, степенный, седовласый камердинер, смотревший на всех сверху вниз и распоряжавшийся деловито и без шума. Он сильно импонировал нам всем, во-первых, потому, что камердинер у нас, на окраине, был редкостным явлением, и еще потому, что он держался со всеми необычайно вежливо, не становясь в то же время на равную ногу с простыми слугами и не вступая с ними в дружеские разговоры. Моей матери он с первого же дня стал кланяться почтительно, как даме, и даже ко мне, девчонке, относился приветливо и серьезно. Твое имя он произносил всегда с каким-то особенным уважением, почти благоговейно, и сразу было видно, что это не просто обычная преданность слуги своему господину. И как я потом любила за это славного старого Иоганна, хотя и завидовала ему, что он всегда может быть подле тебя и служить тебе!

Я потому рассказываю тебе все это, любимый, все эти до смешного мелкие пустяки, чтобы ты понял, каким образом ты мог с самого начала приобрести такую власть над робким, запуганным ребенком, каким была я. Еще раньше, чем ты вошел в мою жизнь, вокруг тебя уже создался какой-то нимб, ореол богатства, необычайности и тайны; все мы, в нашем маленьком домике на окраине, нетерпеливо ждали твоего приезда. Ты ведь знаешь, как любопытны люди, живущие в маленьком, тесном мирке. И как разгорелось мое любопытство к тебе, когда однажды, возвращаясь из школы, я увидела перед домом фургон с мебелью! Большую часть тяжелых вещей носильщики уже подняли наверх и теперь переносили отдельные, более мелкие предметы; я остановилась у двери, чтобы все это видеть, потому что все твои вещи чрезвычайно изумляли меня – я таких никогда не видала: тут были индийские божки, итальянские статуи, огромные, удивительно яркие картины, и, наконец, появились книги в таком количестве и такие красивые, что я глазам своим не верила. Их складывали столбиками у двери, там слуга принимал их и каждую заботливо обмахивал метелкой. Сгорая от любопытства, бродила я вокруг все растущей груды; слуга не отгонял меня, но и не поощрял, поэтому я не посмела прикоснуться ни к одной книге, хотя мне очень хотелось потрогать мягкую кожу на переплетах. Я только робко рассматривала сбоку заголовки – тут были французские, английские книги, а некоторые на совершенно непонятных языках. Я часами могла бы любоваться ими, но мать позвала меня в дом.

И вот, еще не зная тебя, я весь вечер думала о тебе. У меня самой был только десяток дешевых книжек в истрепанных бумажных переплетах, которые я все очень любила и постоянно перечитывала. Меня страшно занимала мысль, каким же должен быть человек, который прочел столько прекрасных книг, знает столько языков, который так богат и в то же время так образован. Мне казалось, что таким ученым может быть только какое-нибудь сверхъестественное существо. Я пыталась мысленно нарисовать твой портрет; я воображала тебя стариком, в очках и с длинной белой бородой, похожим на нашего учителя географии, только гораздо добрее, красивее и мягче. Не знаю почему, но, даже когда ты еще представлялся мне стариком, я уже была уверена, что ты должен быть красив. Тогда, в ту ночь, еще не зная тебя, я в первый раз видела тебя во сне.

 

На следующий день ты переехал, но сколько я ни подглядывала, мне не удалось посмотреть на тебя, и это еще больше возбудило мое любопытство. Наконец, на третий день, я увидела тебя, и как же я была поражена, когда ты оказался совсем другим, ничуть не похожим на образ «боженьки», созданный моим детским воображением. Я грезила о добродушном старце в очках, и вот явился ты – ты, точно такой, как сегодня, ты, не меняющийся, на ком годы не оставляют следов! На тебе был восхитительный светло-коричневый спортивный костюм, и ты своей удивительно легкой, юношеской походкой, прыгая через две ступеньки, поднимался по лестнице. Шляпу ты держал в руке, и я с неописуемым изумлением увидела твое юное оживленное лицо и светлые волосы. Уверяю тебя – я прямо испугалась, до того меня потрясло, что ты такой молодой, красивый, такой стройный и изящный. И разве не странно: в этот первый миг я сразу ясно ощутила то, что и меня и всех других всегда так поражало в тебе, – твою двойственность: ты – пылкий, легкомысленный, увлекающийся игрой и приключениями юноша и в то же время в своем творчестве неумолимо строгий, верный долгу, бесконечно начитанный и образованный человек. Я безотчетно поняла, как понимали все, что ты живешь двойной жизнью: своей яркой, пестрой стороной она обращена к внешнему миру, а другую, темную, знаешь только ты один; это глубочайшее раздвоение, эту тайну твоего бытия я, тринадцатилетняя девочка, завороженная тобой, ощутила с первого взгляда.

Понимаешь ли ты теперь, любимый, каким чудом, какой заманчивой загадкой стал ты для меня, полуребенка! Человек, перед которым преклонялись, потому что он писал книги, потому что он был знаменит в чуждом мне большом мире, вдруг оказался молодым, юношески веселым двадцатипятилетним щеголем! Нужно ли говорить о том, что с этого дня в нашем доме, во всем моем скудном детском мирке меня ничто больше не занимало, кроме тебя, что я со всей настойчивостью, со всем цепким упорством тринадцатилетней девочки думала только о тебе, о твоей жизни. Я изучала тебя, изучала твои привычки, приходивших к тебе людей, и все это не только не утоляло моего любопытства, но еще усиливало его, потому что двойственность твоя отчетливо отражалась в разнородности твоих посетителей. Приходили молодые люди, твои приятели, с которыми ты смеялся и шутил; приходили оборванные студенты; а то подъезжали в автомобилях дамы; однажды явился директор оперного театра, знаменитый дирижер, которого я только издали видела с дирижерской палочкой в руках; бывали молоденькие девушки, еще ходившие в коммерческую школу, которые смущались и спешили поскорее юркнуть в дверь, – вообще много, очень много женщин. Я особенно над этим не задумывалась, даже после того, как однажды утром, отправляясь в школу, увидела уходившую от тебя даму под густой вуалью. Мне ведь было только тринадцать лет, и я не знала, что страстное любопытство, с которым я подкарауливала и подстерегала тебя, уже означало любовь.

Но я знаю, любимый, совершенно точно день и час, когда я всей душой и навек отдалась тебе. Возвратившись с прогулки, я и моя школьная подруга, болтая, стояли у подъезда. В это время подъехал автомобиль, и не успел он остановиться, как ты, со свойственной тебе быстротой и гибкостью движений, которые и сейчас еще пленяют меня, соскочил с подножки. Невольно я бросилась к двери, чтобы открыть ее для тебя, и мы чуть не столкнулись. Ты взглянул на меня теплым, мягким, обволакивающим взглядом и ласково улыбнулся мне – да, именно ласково улыбнулся мне и негромко сказал дружеским тоном: «Большое спасибо, фройлейн».

Вот и все, любимый; но с той самой минуты, как я почувствовала на себе твой мягкий, ласковый взгляд, я была твоя. Позже, и даже очень скоро, я узнала, что ты даришь этот обнимающий, зовущий, обволакивающий и в то же время раздевающий взгляд, взгляд прирожденного соблазнителя, каждой женщине, которая проходит мимо тебя, каждой продавщице в лавке, каждой горничной, которая открывает тебе дверь, – узнала, что этот взгляд не зависит от твоей воли и не выражает никаких чувств, а лишь неизменно сам собой становится теплым и ласковым, когда ты обращаешь его на женщин. Но я, тринадцатилетний ребенок, этого не подозревала, – меня точно огнем опалило. Я думала, что эта ласка только для меня, для меня одной, и в этот миг во мне, подростке, проснулась женщина, и она навек стала твоей.

– Кто это? – спросила меня подруга. Я не могла ей сразу ответить. Я не могла заставить себя произнести твое имя: в этот миг оно уже стало для меня священным, стало моей тайной.

– Просто один из жильцов нашего дома, – неловко пробормотала я.

– Почему же ты так покраснела? – с детской жестокостью злорадно засмеялась подруга. И потому что она, издеваясь надо мной, коснулась моей тайны, кровь еще горячее прилила к моим щекам. От смущения я ответила грубостью и крикнула:

– Дура набитая! – Я готова была ее задушить, но она захохотала еще громче и насмешливее; наконец, слезы бессильного гнева выступили у меня на глазах. Я повернулась к ней спиной и убежала наверх.

С этого мгновения я полюбила тебя. Я знаю, женщины часто говорили тебе, своему баловню, эти слова. Но поверь мне, никто не любил тебя с такой рабской преданностью, с таким самоотвержением, как то существо, которым я была и которым навсегда осталась для тебя, потому что ничто на свете не может сравниться с потаенной любовью ребенка, такой непритязательной, беззаветной, такой покорной, настороженной и пылкой, какой никогда не бывает требовательная и – пусть бессознательно – домогающаяся взаимности любовь взрослой женщины. Только одинокие дети могут всецело затаить в себе свою страсть, другие выбалтывают свое чувство подругам, притупляют его признаниями, – они часто слышали и читали о любви и знают, что она неизбежный удел всех людей. Они тешатся ею, как игрушкой, хвастают ею, как мальчишки своей первой выкуренной папиросой. Но я – у меня не было никого, кому бы я могла довериться, никто не наставлял и не предостерегал меня, я была неопытна и наивна; я ринулась в свою судьбу, как в пропасть. Все, что во мне бродило, все, что зрело, я поверяла только тебе, только образу моих грез; отец мой давно умер, от матери, с ее постоянной озабоченностью бедной вдовы, живущей на пенсию, я была далека, легкомысленные школьные подруги отталкивали меня, потому что они беспечно играли тем, что было для меня высшей страстью, – и все то, что обычно дробится и расщепляется в душе, все мои подавляемые, но нетерпеливо пробивающиеся чувства устремились к тебе. Ты был для меня – как объяснить тебе? любое сравнение, взятое в отдельности, слишком узко, – ты был именно всем для меня, всей моей жизнью. Все существовало лишь постольку, поскольку имело отношение к тебе, все в моей жизни лишь в том случае приобретало смысл, если было связано с тобой. Ты изменил всю мою жизнь. До тех пор равнодушная и посредственная ученица, я неожиданно стала первой в классе; я читала сотни книг, читала до глубокой ночи, потому что знала, что ты любишь книги; к удивлению матери, я вдруг начала с неистовым усердием упражняться в игре на рояле, так как предполагала, что ты любишь музыку. Я чистила и чинила свои платья, чтобы не попасться тебе на глаза неряшливо одетой, и я ужасно страдала от четырехугольной заплатки на моем школьном переднике, перешитом из старого платья матери. Я боялась, что ты заметишь эту заплатку и станешь меня презирать, поэтому, взбегая по лестнице, я всегда прижимала к левому боку сумку с книгами и тряслась от страха, как бы ты все-таки не увидел этого изъяна. Но как смешон был мой страх – ведь ты никогда, почти никогда на меня не смотрел!

И все же: я весь день только и делала, что ждала тебя, подглядывала за тобою. В нашей двери был круглый, в медной оправе, глазок, сквозь который можно было видеть твою дверь. Это отверстие – нет, не смейся, любимый, даже теперь, даже теперь я не стыжусь проведенных возле него часов! – было моим окном в мир; там, в ледяной прихожей, боясь, как бы не догадалась мать, я просиживала в засаде, с книгой в руках, целые вечера. Я была словно натянутая струна, начинавшая дрожать при твоем приближении. Я никогда не оставляла тебя; неотступно, с напряженным вниманием следила за тобой, но для тебя это было так же незаметно, как напряжение пружины часов, которые ты носишь в кармане и которые во мраке терпеливо отсчитывают и отмеряют твои дни и сопровождают тебя на твоих путях неслышным биением сердца, а ты лишь в одну из миллионов отстукиваемых ими секунд бросаешь на них беглый взгляд. Я знала о тебе все, знала все твои привычки, все твои галстуки, все костюмы; я знала и скоро научилась различать всех твоих знакомых, я делила их на тех, кто мне нравился, и на тех, кого ненавидела; с тринадцати до шестнадцати лет я жила только тобой. Ах, сколько я делала глупостей! Я целовала ручку двери, к которой прикасалась твоя рука, я подобрала окурок сигары, который ты бросил, прежде чем войти к себе, и он был для меня священен, потому что к нему прикасались твои губы. По вечерам я сотни раз под каким-нибудь предлогом выбегала на улицу, чтобы посмотреть, в какой комнате горит у тебя свет, и сильнее ощутить твое незримое присутствие. А во время твоих отлучек, – у меня сердце сжималось от страха каждый раз, когда я видела славного Иоганна спускающимся вниз с твоим желтым чемоданом, – моя жизнь на долгие недели замирала и теряла всякий смысл. Угрюмая, скучающая, злая, слонялась я по дому, в вечном страхе, как бы мать по моим заплаканным глазам не заметила моего отчаяния.

Я знаю: все, что я тебе рассказываю, – смешные ребячливые выходки. Мне следовало бы стыдиться их, но я не стыжусь, потому что никогда моя любовь к тебе не была чище и пламеннее, чем в то далекое время детских восторгов. Целыми часами, целыми днями могла бы я рассказывать тебе, как я тогда жила тобой, почти не знавшим моего лица, потому что при встречах на лестнице я, страшась твоего обжигающего взгляда, опускала голову и мчалась мимо, словно человек, бросающийся в воду, чтобы спастись от огня. Целыми часами, целыми днями могла бы я рассказывать тебе о тех давно забытых тобой годах, могла бы развернуть перед тобой полный календарь твоей жизни; но я не хочу докучать тебе, не хочу тебя мучить. Я только еще расскажу тебе о самом радостном событии моего детства, и, прошу тебя, не смейся надо мной, потому что как оно ни ничтожно – для меня, ребенка, это было бесконечным счастьем. Случилось это, вероятно, в один из воскресных дней; ты был в отъезде, и твой слуга втаскивал через открытую дверь квартиры только что выколоченные им тяжелые ковры. Старику было трудно, и я, внезапно расхрабрившись, подошла к нему и спросила, не могу ли я ему помочь. Он удивился, но не отверг мою помощь, и таким образом я увидела – если бы только я могла выразить, с каким почтением, с каким благоговейным трепетом! – увидела внутренность твоей квартиры, твой мир, твой письменный стол, за которым ты работал, на нем цветы в синей хрустальной вазе, твои шкафы, картины, книги. Я успела лишь бросить украдкой беглый взгляд на твою жизнь, потому что верный Иоганн, конечно, не позволил бы мне присмотреться ближе, но этим одним-единственным взглядом я впитала в себя всю атмосферу твоей квартиры, и это дало обильную пищу моим бесконечным грезам о тебе во сне и наяву.

Это событие, этот краткий миг был счастливейшим в моем детстве. Я хотела рассказать тебе о нем для того, чтобы ты, не знающий меня, наконец почувствовал, как человеческая жизнь горела и сгорала подле тебя. Об этом событии я хотела рассказать тебе и еще о другом, ужаснейшем, которое, увы, последовало очень скоро за первым. Как я тебе уже говорила, я ради тебя забыла обо всем, не замечала матери и ни на кого и ни на что не обращала внимания. Я проглядела, что один пожилой господин, купец из Инсбрука, дальний свойственник матери, начал часто бывать и засиживаться у нас; я даже радовалась этому, потому что он иногда водил маму в театр и я, оставшись одна, могла без помехи думать о тебе, подстерегать тебя, а это было моим высшим, моим единственным счастьем. И вот однажды мать с некоторой торжественностью позвала меня в свою комнату и сказала, что ей нужно серьезно поговорить со мной. Я побледнела, у меня сильно забилось сердце, – уж не возникло ли у нее подозрение, не догадалась ли она о чем-нибудь? Моя первая мысль была о тебе, о тайне, связывавшей меня с миром. Но мать сама казалась смущенной; она нежно поцеловала меня (чего никогда не делала) раз и другой, посадила меня рядом с собой на диван и начала, запинаясь и краснея, рассказывать, что ее родственник-вдовец сделал ей предложение и что она, главным образом ради меня, решила его принять. Еще горячей забилось у меня сердце, – только одной мыслью откликнулась я на слова матери, мыслью о тебе. «Но мы ведь останемся здесь?» – с трудом промолвила я. «Нет, мы переедем в Инсбрук, там у Фердинанда прекрасная вилла». Больше я ничего не слыхала. У меня потемнело в глазах. Потом я узнала, что была в обмороке. Я слышала, как мать вполголоса рассказывала ожидавшему за дверью отчиму, что я вдруг отшатнулась и, вскинув руки, рухнула на пол. Не могу тебе описать, что происходило в ближайшие дни, как я, беспомощный ребенок, боролась против всесильной воли взрослых. Даже сейчас, когда я пишу об этом, у меня дрожит рука. Я не могла выдать свою тайну, поэтому мое сопротивление казалось просто строптивостью, злобным упрямством. Никто больше со мной не заговаривал, все делалось за моей спиной. Для подготовки к переезду пользовались теми часами, когда я была в школе; каждый день, вернувшись домой, я видела, что еще одна вещь продана или увезена. На моих глазах разрушалась наша квартира, а с нею и моя жизнь, и однажды, придя из школы, я узнала, что у нас побывали упаковщики мебели и все вынесли. В пустых комнатах стояли приготовленные к отправке сундуки и две складные койки – для матери и для меня: здесь мы должны были провести еще одну ночь, последнюю, а утром – уехать в Инсбрук.

 

В этот последний день я с полной ясностью поняла, что не могу жить вдали от тебя. В тебе одном я видела свое спасение. Что я тогда думала и могла ли вообще в эти часы отчаяния разумно рассуждать, этого я никогда не узнаю, но вдруг – мать куда-то отлучилась – я вскочила и как была, в школьном платьице, пошла к тебе. Нет, я не шла, какая-то неодолимая сила толкала меня к твоей двери; я вся дрожала и с трудом передвигала одеревеневшие ноги. Я была готова – я и сама не знала точно, чего я хотела – упасть к твоим ногам, молить тебя оставить меня у себя как служанку, как рабыню! Боюсь, что ты посмеешься над одержимостью пятнадцатилетней девочки; но, любимый, ты не стал бы смеяться, если бы знал, как я стояла тогда на холодной площадке, скованная страхом, и все же, подчиняясь какой-то неведомой силе, заставила мою дрожащую руку, словно отрывая ее от тела, подняться и после короткой жестокой борьбы, продолжавшейся целую вечность, нажать пальцем кнопку звонка. Я по сей день слышу резкий, пронзительный звон и сменившую его тишину, когда вся кровь во мне застыла, когда сердце мое перестало биться и только прислушивалось, не идешь ли ты.

Но ты не вышел. Не вышел никто. Очевидно, тебя не было дома, а Иоганн тоже ушел за какими-нибудь покупками. И вот я побрела, унося в ушах мертвый отзвук звонка, назад в нашу разоренную, опустошенную квартиру и в изнеможении упала на какой-то тюк. От пройденных мною четырех шагов я устала больше, чем если бы несколько часов ходила по глубокому снегу. Но, невзирая ни на что, во мне ярче и ярче разгоралась решимость увидеть тебя, поговорить с тобой, прежде чем меня увезут. Клянусь тебе, ничего другого у меня и в мыслях не было, я еще ни о чем не знала именно потому, что ни о чем, кроме тебя, не думала; я хотела только увидеть тебя, еще раз увидеть, почувствовать твою близость. Всю ночь, всю эту долгую, ужасную ночь я прождала тебя, любимый. Как только мать легла в постель и заснула, я проскользнула в прихожую и стала прислушиваться, не идешь ли ты. Я прождала всю ночь, всю ледяную январскую ночь. Я устала, все тело ломило, и не было даже стула, чтобы присесть; тогда я легла прямо на холодный пол, где сильно дуло из-под двери. В одном лишь тоненьком платье лежала я на жестком голом полу – я даже не завернулась в одеяло, я боялась, что, согревшись, усну и не услышу твоих шагов. Мне было больно, я судорожно поджимала ноги, руки тряслись; приходилось то и дело вставать, чтобы хоть немного согреться, так холодно было в этом ужасном темном углу. Но я все ждала, ждала тебя, как свою судьбу.

Наконец – вероятно, было уже около двух или трех часов – я услышала, как хлопнула внизу входная дверь, и затем на лестнице раздались шаги. В тот же миг я перестала ощущать холод, меня обдало жаром, я тихонько отворила дверь, готовая броситься к тебе навстречу, упасть к твоим ногам… Ах, я даже не знаю, что бы я, глупое дитя, сделала тогда. Шаги приблизились, показался огонек свечи. Дрожа, держалась я за ручку двери. Ты это или кто-нибудь другой?

Да, это был ты, любимый, но ты был не один. Я услышала нервный приглушенный смех, шуршанье шелкового платья и твой тихий голос – ты возвращался домой с какой-то женщиной…

Как я пережила ту ночь, не знаю. Утром, в восемь часов, меня увезли в Инсбрук; у меня больше не было сил сопротивляться.

Мой ребенок вчера ночью умер – теперь я буду опять одна, если мне суждено еще жить. Завтра придут чужие, одетые в черное, развязные люди, принесут с собой гроб, положат в него моего ребенка, мое бедное, мое единственное дитя. Может быть, придут друзья и принесут венки, но что значат цветы возле гроба? Меня станут утешать, говорить мне какие-то слова, слова, слова; но чем это мне поможет? Я знаю, что все равно останусь опять одна. А ведь нет ничего более ужасного, чем одиночество среди людей. Я узнала это тогда, в те бесконечные два года, проведенные в Инсбруке, от шестнадцати до восемнадцати лет, когда я, словно пленница, словно отверженная, жила в своей семье. Отчим, человек очень спокойный, скупой на слова, хорошо относился ко мне; мать, словно стараясь загладить какую-то нечаянную вину передо мной, исполняла все мои желания; молодые люди домогались моего расположения, но я отталкивала всех с каким-то страстным упорством. Я не хотела быть счастливой, не хотела быть довольной – вдали от тебя. Я нарочно замыкалась в мрачном мире самоистязания и одиночества. Новых платьев, которые мне покупали, я не надевала; я отказывалась посещать концерты и театры, принимать участие в пикниках. Я почти не выходила из дому – поверишь ли ты, любимый, что я едва знаю десяток улиц этого маленького городка, где прожила целых два года? Я горевала и хотела горевать, я опьяняла себя каждой каплей горечи, которой могла усугубить мое неутешное горе – не видеть тебя. И, кроме того, я не хотела, чтобы меня отвлекали от моей страсти, хотела жить только тобой. Я сидела дома одна, целыми днями ничего не делала и только думала о тебе, снова и снова перебирая тысячу мелких воспоминаний о тебе, каждую встречу, каждое ожидание; я как на сцене разыгрывала в своем воображении все эти мелкие малозначащие случаи. И оттого, что я без конца повторяла минувшие мгновения, все мое детство с такой яркостью запечатлелось в моей памяти и все испытанное мной в те далекие годы я ощущаю так ясно и горячо, как если бы это только вчера волновало мне кровь.

Только тобой жила я то время. Я покупала все твои книги; когда твое имя упоминалось в газете, это было для меня праздником. Поверишь ли ты, я знаю наизусть все твои книги, так часто я их перечитывала. Если бы меня разбудили ночью и прочли мне наугад выхваченную строку, я могла бы еще теперь, через тринадцать лет, продолжить ее без запинки; каждое твое слово было для меня как Евангелие, как молитва. Весь мир существовал только в его связи с тобой; я читала в венских газетах о концертах, о премьерах с одной лишь мыслью, какие из них могут привлечь тебя, а когда наступал вечер, я издали сопровождала тебя: вот ты входишь в зал, вот садишься на свое место. Тысячи раз представляла я себе это, потому что один-единственный раз видела тебя в концерте.

fictionbook.ru

10 лучших романов в письмах за всю историю литературы

«Я к вам пишу — чего же боле…». Почему-то в письменной форме людям всегда было легче выразить свои чувства, причём любые: позитивные или негативные. Одним – потому, что не хочется глядеть в глаза, другим – потому, что не хочется услышать ответ, третьим – потому, что они просто красивее пишут, чем говорят. Не знаю, насколько красиво умели говорить следующие авторы, но то, что они непревзойденно писали – это точно!

1. Шодерло де Лакло, «Опасные связи»

Можно написать тысячи работ, и тебя никто никогда не вспомнит. А можно – один-единственный роман, и остаться в веках. Как это сделал офицер де Лакло – «Опасные связи», это его единственная книга. Лично я тоже за качество, а не за количество. Романы, пишущиеся, и расходящиеся в массы, как горячие пирожки, мало чего стоят в культурном смысле. (Я выражаю здесь только свое мнение).

События романа уносят читателя в начало 19 века. Главные герои: маркиза и виконт, решили вместе отомстить своим врагам. В связи с этим они затеяли авантюру по обольщению молодой девушки, изощренно играя на слабостях и недостатках человека.
Книга, увидевшая свет в конце 18 века, вызвала грандиозный успех, так как еще и написана в эротическом стиле. В наше время роман экранизирован, что подтверждает живой интерес к нему до сих пор.
 

2. Сесилия Ахерн, «Не верю. Не надеюсь. Люблю»

Книга представляет собой несколько сотен писем между главными героями. Эти письма вмещают в себя более 40 лет их жизни. Совместная учеба в школе, совместные прогулки под ручку, совместное взросление.… В подростковом возрасте героев разлучают: он уезжает с родителями из страны, а она в 17 лет становится матерью-одиночкой. Но их роман продолжается в письмах на протяжении всей жизни. На тетрадных страницах они любят, дружат, ссорятся, советуются, смеются, делятся.

Не напоминает ли это вам настоящее время? Только почту, и долгие ожидания ответа заменил у нас интернет и… долгие ожидания желанного ответа.

3. Януш Вишневский, «Одиночество в сети»

Этот роман стал бестселлером, и экранизирован в 2006 году, установив рекорд по кассовым сборам, о котором не мечтали и голливудские фильмы! Наверное, из-за одного этого, книгу стоит почитать.

По- моему, название романа столь красноречиво, что говорит само за себя. Все мы сейчас «чатимся». Рассказываем о своей жизни, порой, совсем не знакомым людям. Обмениваемся фантазиями, даже, эротическими, ссоримся… Главные герои «Одиночества…» встречаются в Париже. И главным испытанием их отношений стала именно реальная встреча…

4. Андре Моруа, «Письма незнакомке»

Известный французский писатель конца 19, начала 20 вв. – мастер психологического романа, воплотил весь свой талант в «Письмах к незнакомке». Балансировка на грани аристократического юмора, тонкой лирики и реализма, позволяют каждой читательнице этого блестящего произведения почувствовать себя той самой «незнакомкой». А была ли она на самом деле, или нет…

5. Даниэль Глаттауэр, «Лучшее средство от северного ветра»

Два одиночества встречаются на просторах интернета. Весь роман представляет собой их диалог в сети. Но, опять же, пройдут ли их чувства испытание реальной встречей? Все чаще мы убегаем друг от друга в доступные средства связи, все больше боимся реальности. Так, глядишь, при встрече друг с другом, разучимся говорить. Так, глядишь, не дай Бог, станем свидетелями и участниками обратного эволюционного развития человека…
Как бы там ни было, но роман сразу стал популярным, и принес автору мировую славу. Еще бы! Его читают на 32-х языках всего мира.

6. Бел Кауфман, «Вверх по лестнице, ведущей вниз»

Этот роман принес американской писательнице настоящую мировую славу. Его сюжет носит автобиографический характер. Вначале мы видим учительницу литературы, которую ученики встречают словами: «Привет, училка!». Все надежды главной героини привить своим подопечным доброе, вечное, светлое, терпят фиаско, из-за абсолютного равнодушия к ее предмету. Кроме того, учительница со временем понимает, что жизнь школы в целом, и учеников, и учителей, бессмысленна и безучастна, и сводится только к выполнению бюрократических норм.
Однако героиня не сдается, и находит в своей работе единственную возможность хоть как-то повлиять на умы своих учеников и смягчить их сердца. В конце концов, ей удалось пойти против системы, причем, весьма успешно.
Удачна форма романа: записки, письма, сочинения, документы. Он переведен на многие языки мира и экранизирован. Заканчивается повествование словами: «Привет, зубрилка!»

7. Джейн Остин, «Леди Сьюзан»

Это один из первых романов английской писательницы, который она долго не издавала. Состоит он из 41 письма. 35-летняя вдова хочет получше выдать свою дочь замуж, но не для ее счастья, а, для своей собственной выгоды. Для этого она пускает в ход все, на что способна: интриги, лицемерие, ложь, искусные манипуляции людьми. О таких говорят: «Ее бы энергию, да в мирное русло». Героиня, даже, не скрывает своих планов от близкой подруги, но ей удается выкрутиться из любой неудобной ситуации. Вдове удается найти глупого, но богатого молодого человека, за которого она хочет выдать свою дочь. Сама же дочь приходит в ужас, когда узнает об истинных намерениях своей матери, которая, к тому же, еще и обращается с ней довольно жестоко, и, категорически отказывается от свадьбы. За это, мать ссылает непослушную дочку в пансион, из которого ей удается бежать. Но, зло не будет торжествовать вечно…
 

8. Лайонел Шрайвер, «Цена нелюбви»

У главной героини есть все для счастья: милый рядом, бизнес, достаток. Кому-то это может показаться райской жизнью. Но для полного счастья обычно чего-то не хватает. Конечно же, наследника. Чем обернется для пары решение родить ребенка? Какова будет плата за безграничную любовь к сыну?
Произведение заставляет задуматься над вопросами: как? Почему? За что? зачем? Для чего? И держит читателя в напряжении от первой строчки до последней.

9. В. Каверин, «Перед зеркалом»

История начинается со знакомства на балу в гимназии молодых людей: Лизы и Константина. Они танцевали весь вечер и были очарованы друг другом. Но судьба развела их в разные стороны, подарив возможность продолжить роман только в письмах. Главная героиня ездит по всему миру и учится живописи. Она пишет своему герою отовсюду, куда не заносила бы ее судьба. В конце концов, она добивается славы и признания, как художница, и через 20 лет возвращается на родину. Что же подарит встреча, двоим влюбленным?

10. Ф. Достоевский, «Бедные люди»

Признанный мастер психологического жанра, тонкий знаток человеческой души Федор Михайлович, в своем очередном гениальном романе передает нюансы взаимоотношений молодых людей. Он — мелкий бедный чиновник берет на попечение еще более бедную, больную, брошенную, совсем юную девушку. Свое отношение и привязанность он выражает в 24-х письмах к ней. Он отказывает себе в самом необходимом, выкраивая из скудного жалованья деньги на небольшие подарки для нее. И сам радуется этому больше, чем она. Она же, в свою очередь, ругает его за излишние расходы.

Роман захватывает от начала до конца. Создавая такие произведения, автору, действительно, нужно быть либо великим психологом, либо самому пройти через тяжелейшие жизненные испытания, чтобы на протяжении всего повествования удерживать читателя на тончайшем «психологическом поводке». А Достоевский прекрасно разбирался в человеческой психологии, видимо, благодаря тем самым тяжелым испытаниям в жизни.

Ну, что же, ничего не дается нам зря!

miridei.com

лучшие книги в этом жанре

Роман в письмах, он же эпистолярный жанр, существует в литературе не первый век. С какими произведениями, выстроенными как переписка персонажей, стоит провести зимний вечер?

Шодерло де Лакло «Опасные связи» (1782)

Читать

Когда французский генерал артиллерии Шодерло де Лакло опубликовал свое сочинение, его обвинили, во-первых, в аморальности, а во-вторых, в краже и предании огласке… чужой переписки. Роман об интригах распутных виконта де Вальмона и маркизы де Мертей состоит из 175 писем, написанных не только главными, но и второстепенными героями друг другу. В конце концов добро побеждает зло, но книга и сегодня не устарела как прекрасный учебник для соблазнителей (читайте, пикаперов) и тех, кто не хочет попасть в их сети.

Мужчина наслаждается счастьем, которое испытывает он сам, женщина – тем, которое дает она

Федор Достоевский «Бедные люди» (1844–1845)

Читать

Это дебютный роман Федора Михайловича Достоевского о «маленьких людях», раздавленных жизнью, «униженных и оскорбленных» обществом, но не потерявших чувства гордости, умения сопереживать, потребности мечтать и любить. Переписка скромного немолодого чиновника Макара Девушкина и девицы Варвары Доброселовой подчас сентиментальна, наивна и манерна. Но Достоевский на то и Достоевский, что читатель сам не замечает, как прочитанные строки касаются тайных струн его души, вызывая самые разные эмоции – сострадание, отвращение, гнев, боль и обиду за таких безответных мучеников, как Девушкин. 

…когда будете смотреть на эти начатые строчки, то мыслями читайте дальше все, что бы хотелось вам услышать или прочесть от меня, все, что я ни написала бы вам; а чего бы я не написала теперь! 

Энн Бронте «Незнакомка из Уайлдфелл-Холла» (1848)

Читать

Роман о героине, первый брак которой можно сравнить с адом, а второй – с раем на земле, имеет форму большого письма со вставками страниц дневника. Автор дневника – английская аристократка Хелен Грэхем, автор письма – ее второй муж, землевладелец Гилберт Маркхем, рассказывающий родственнику, какой непростой путь к счастью им с женой пришлось пройти.

Современники назвали книгу Энн Бронте самым смелым романом середины XIX века о браке. Писательница устами героини открыто рассуждает о бесправии женщин в семье и в обществе, о пагубности пьянства, распутства и сложностях воспитания ребенка, когда отец не может быть ему достойным примером. В ответ на критику: мол, сюжет безнравственен, – Бронте написала вступление ко второму изданию романа, где подметила: правда всегда передает свою мораль тем, кто способен принять ее.

Не отдавайте ни руки, ни сердца, пока не найдете веской причины расстаться с ними

Торнтон Уайлдер «Мартовские иды» (1948)

Читать

Иды – так назывался день в середине месяца в древнеримском календаре. В мартовские иды (15 марта 44 г. до н. э.) заговорщиками был убит диктатор Юлий Цезарь. Роман Уайлдера – это, по словам автора, попытка художественного воссоздания роковых событий и ярких персонажей последних дней Римской республики. Эпистолярная форма произведения, во-первых, придает ему размах, масштаб: писем в романе множество! Во-вторых, возникает эффект подлинности, документальности: читаешь и не сомневаешься, что именно таким слогом писали Цезарь, его жена Помпея, египетская царица Клеопатра, поэт Катулл, философ и оратор Цицерон, коварный Брут. А в-третьих, личные письма обнажают характер и мотивы поступков персонажей куда глубже, нежели беспристрастная летопись.

Жизнь не имеет другого смысла, кроме того, какой мы ей придаем. Она не поддерживает человека и не унижает его. Мы не можем избежать ни душевных мук, ни радости, но сами по себе эти состояния нам ничего не говорят; и наш ад, и наш рай дожидаются того, чтобы мы вложили в них свой смысл

Бел Кауфман «Вверх по лестнице, ведущей вниз» (1965)

Читать

Героиня книги, молодая учительница английского языка и литературы Сильвия Баррет, преподающая в нью-йоркской школе для трудных учеников, – альтер эго Кауфман. Писательница никогда не скрывала, что ее роман более чем наполовину автобиографичен. По ее словам, самым трудным в работе над произведением было создать многоголосый диалог – «сочинить великое множество писем, объяснительных записок, циркуляров и распоряжений, которые обрисуют учеников, учителей, родителей и дирекцию ярче и живее, чем мои собственные слова».

Роман почти полностью состоит из различных записок, документов, показывающих, насколько жизнь школы и учебный процесс погрязли в бюрократии, а также выдержек из сочинений (в духе «“Одиссею” Гомера я не дал бы читать даже своей собаке»), анонимных и открытых посланий «училке». Идеалистка Сильвия ведет борьбу на два фронта: с равнодушием учеников к учебе и с равнодушием большинства своих коллег к ученикам. И ей многое удается!

Как их исправлять и что исправлять – правописание, пунктуацию или одиночество, сквозящее между строк?

Сесилия Ахерн «Не верю. Не надеюсь. Люблю» (2004)

Читать

Другие названия этой книги в зависимости от перевода – «Там, где заканчивается радуга» и «С любовью, Рози». Роман охватывает почти пятьдесят лет жизни главных героев – знакомых с детства Рози и Алекса – и вмещает в себя несколько сотен их писем, записок, открыток, электронных сообщений. Сюжет не нов: закадычная дружба ее и его становится настоящей любовью, которую оба долго искали, не предполагая, что вторая половинка совсем рядом. Следить за перепиской парочки весьма увлекательно: они вышучивают друг друга, стоят один за другого горой, совершают ошибки, взрослеют, но не хотят стареть… И однажды отваживаются заглянуть глубже в собственные сердца, чтобы понять, какое чувство их на самом деле связывает.

Какую злую шутку играют с нами сказки. Я точно знаю, что не нужен мне ни рыцарь, ни принц, что от них бывают только одни огорчения и неприятности; но каждый раз, когда мне становится невмоготу, я опять мечтаю, чтобы кто-нибудь прискакал (по-настоящему прискакал, на белом коне!) и забрал меня отсюда. Все равно куда…

Михаил Шишкин «Письмовник» (2010)

Читать

Этот эпистолярный роман, лауреат премии «Большая книга» 2011 года, литературные критики оценивают как значительное явление в современной российской интеллектуальной прозе. Переписка влюбленных то рвет связь времен (письма идут в никуда, следуют друг за другом невпопад), то вновь воссоединяет прошлое и настоящее, а тема любви тесно сплетается с темами войны, памяти и смерти.

Главный герой, Володя, пишет Саше, своей избраннице, будучи в Китайском походе – это историческое событие 1900 года, которое объединило силы русских, американцев, немцев, японцев и французов для подавления Боксерского (Ихэтуаньского) восстания. А вот реальность Саши условна – автор не наделяет судьбу героини точными географическими и хронологическими рамками. Жизнь ее полна простых вещей и дел: она убирает дом, ездит на трамвае на работу, читает газеты, обожает любимую кошку. И пишет Володе всю свою долгую жизнь, годы и десятилетия спустя после его гибели в том походе…

Не доходят только те письма, которых не пишут

sunmag.me

«Напиши мне»: 5 книг, основанных на письмах

Давно ли вы писали кому-нибудь письмо? От руки, выводя буквы своим неповторимым, узнаваемым и дорогим для кого-то почерком? Наверняка давно, а то и вовсе не имели такого опыта. А ведь когда люди не были «всегда на связи» благодаря разнообразным устройствам и достижениям технического прогресса, письма были чуть ли не единственным способом поддерживать отношения с важным тебе человеком.

Письма «улетали» в соседние города и в другие страны, находящиеся за тысячи километров. Их писали старательно, вдумчиво, нередко сначала на черновик. Вкладывали в конверт прядь волос или засушенную веточку жасмина. Долго ждали ответа, бегая к почтовому ящику и одолевая расспросами почтальона. А потом, перечитывая в который раз полученную весточку, одним строчкам неизменно улыбались, над другими — плакали…

Мы представляем вашему вниманию подборку книг, в основе которых лежит эпистолярный жанр. И может быть, кого-то эти книги вдохновят на то, чтобы, вспомнив прежние времена, взять и написать любимому человеку не эсэмэску, а настоящее бумажное письмо, в котором можно рассказать обо всем том, что так трудно говорить вслух.

Джессика Брокмоул — «Письма с острова Скай»

Елена, 23 года: «Это прекрасная, воздушная, легкая история любви, пронизанная соленым ветром, идущим с океана, который разделяет двух любящих друг друга людей — молодого студента-американца и замужнюю поэтессу, живущую в дикой швейцарской глуши на острове Скай.

Их эпистолярный роман начинается с восхищенного письма Дэйви, к которому в руки как-то случайно попал сборник стихов неизвестной ему доселе Элспет Данн. Завязывается ни к чему не обязывающая переписка, которая вдруг перерастает в нечто большее. И Дэйви, и Элспет бегают на почту, ожидая новое письмо, несколько лет к ряду. И когда понимают, что эта переписка и этот человек «на другом конце» стали главным и единственным смыслом в их жизни, случается война.

Я не буду рассказывать о том, как произошла встреча влюбленных, которые никогда не видя друг друга, столько лет были влюблены заочно. Не буду рассказывать, почему им суждено было расстаться, и не стану «спойлерить» о том, случилось ли им встретиться вновь. Скажу только, что чтение этих искренних писем, из которых состоит вся книга, доставляет неимоверное удовольствие и трогает до глубины души».

Цитаты:

«Я хочу быть первым, кто увидит твои сонные глаза по утру. Хочу наблюдать, как ты умываешься и натягиваешь чулки. Хочу готовить тебе завтрак и поцелуем снимать яичную крошку из уголка твоих губ. Хочу устроиться у окна и держать тебя на коленях, пока ты пишешь, читаешь, говоришь, дышишь. Хочу согревать твои босые ноги между своими коленями в постели. Хочу засыпать, чувствуя, как твои волосы щекочут мой подбородок».

«Как-то раз ты сказала, будто слишком банально говорить, что ты можешь любить кого-то всегда. Есть ли слово, которое означает „дольше, чем всегда?“ Вот так долго я буду любить. Теперь, всегда и потом».

«Не отдавай свое сердце бездумно, потому что, моя девочка, назад ты его можешь не получить».

Евгений Леонов — «Письма сыну»

Евгения, 26 лет: «Я очень уважаю и люблю Евгения Павловича Леонова как актера. А когда прочла вот эту книгу, стала уважать еще больше.

Наверное, во всей подборке эта книга будет стоять особняком, потому что письма в ней — не любовные, хотя каждая буква в них так и дышит любовью. Эти письма Леонов писал своему единственному сыну, Андрею, когда был далеко от дома, на гастролях. Все эти письма настоящие, и писал их Леонов в разные годы. Сама книга состоит из четырех разделов: «Письма школьнику», «Письма студенту», «Письма артисту» и «Письма солдату».

Чем удивительна эта книга? А тем, что ее легко можно разбирать на цитаты. Мудрые, ценные, такие, которые обязательно в жизни пригодятся. Леонов наверняка и в жизни много и откровенно разговаривал с сыном на самые разные темы, спорил, рассуждал, философствовал, советовал. Чувствуется его необыкновенное отцовское неравнодушие к тому, каким человеком вырастет его дитя, и в каждом из этих писем.

Кому советую читать книгу? Да всем! Кому-то для того, чтобы лучше понять, чем жил и дышал великий Евгений Леонов. Кому-то для того, чтобы поучиться чему-то важному, научиться расставлять жизненные приоритеты. А кому-то для того, чтобы взглянуть со стороны на то, а как мы сами выстраиваем отношения с собственными детьми?..»

Цитаты:

«Одиночество — чувство горькое, но иногда полезно в душу посмотреть, а раз в себя смотришь — что-то ты там находишь».

«Есть ли в твоей жизни человек, перед которым ты не боишься быть маленьким, глупым, безоружным, во всей наготе своего откровения? Этот человек твоя защита».

«Обиды вообще не следует копить, не большое, как говорится, богатство».

«Вообще-то, я думаю, совсем не способных к добру людей нет. Бывает, что человек ожесточился, и ему кажется, что в его душе нет места для доброты, но это ошибка, это временно: не совершая добрых дел, человек чувствует себя неуютно в этом мире».

Михаил Шишкин — «Письмовник»

Ирина, 22 года: «Эту книгу я читала в электронной версии, и с удивлением обнаружила, что за последний год это чуть ли не единственное произведение, которое мне захотелось иметь в домашней библиотеке в бумажном виде.

Во-первых, непередаваемая свежесть, нетривиальность, образность авторского языка. Когда прочитаешь фразу — и замираешь на несколько секунд, поражаясь ее красоте, тонкости и неожиданности. И способности задевать какие-то ну совсем уж потаенные струны в душе.

Во-вторых, сама задумка: книга — это переписка двух молодых людей, девушки Саши и парня Володи, которого забрали в армию и который вскоре после этого попал на войну. Эти письма необыкновенны тем, что из каких-то обрывков воспоминаний, которые в них изложены, из рассуждений героев вдруг так четко представляешь себе, что это за люди, как будто они — твои самые близкие. Просто такие откровенные в своей наготе вещи и истинные мотивы поступков не знаешь иногда даже о родных людях. Да что там, даже о себе.

Ну и в-третьих, вполне себе реальный сюжет под конец вдруг перестает быть таковым, напоминая нам о том, что все в этом мире преходяще, и не более чем декорация. Все, кроме Любви».

Цитаты:

«Люди ругаются на полную, а мирятся наполовину. И так каждый раз от любви отрезается. И ее становится все меньше и меньше».

«Все было так странно. Венок, ленты, гроб. Неподвижное тело, из которого я появилась на свет. Когда-то я был в ней, и меня нигде больше не было. А теперь она во мне. И ее больше нигде нет».

«Если тебе дали, то нужно отдать, чтобы что-то себе оставить. И чем дороже тебе человек, тем больше надо отдать».

«Посмотрю в зеркало и ловлю себя на мысли: а ведь это та, которую любит он. И нравлюсь себе. А раньше никогда себе не нравилась».

Вениамин Каверин — «Перед зеркалом»

Наталья, 35 лет: «Каверина я нежно люблю с самого детства. «Два капитана», хоть сейчас многие и нападают на эту книгу за однозначность, некоторую «топорность» и отсутствие полутонов в характерах героев, я перечитывала много раз. И только недавно меня осенило, что у любимого автора есть и другие произведения. Книга «Перед зеркалом» стала для меня еще одним открытием.

История, рассказанная в книге, нетривиальна: любовь по переписке, которая длится… 25 лет! История странная, неоднозначная, и, думаю, у каждого читателя вызывает совершенно разные эмоции. Просто тут интересный ход еще и в том, что мы видим только те письма, которые писала Константину Лиза, а о том, что он ей отвечал и что он вообще за человек, можем только догадываться и судить по ее словам.

Здесь нет приторной сладости, которая характерна для многих эпистолярных романов. Чувства героев на протяжении многих лет претерпевают немало изменений, то повышая, то понижая градус накала, а то и вовсе сводясь на нет. Во многом это определяется еще и тем, что они изначально — будто люди с разных планет. Пылкая, несколько истеричная и порывистая Лиза, и основательный, прагматичный, спокойный и наполненный чувством долга Константин. Даже их профессии диаметрально противоположны по своей сути: он — математик, она — художник.

Во что выльется эта «любовь на расстоянии», длящаяся без малого четверть века и украшенная лишь считаными встречами «вживую», автор предлагает нам додумать самим, оставляя так называемый «открытый финал» и некоторую недосказанность. И прелесть книги лично для меня еще и в том, что, каждый раз перечитывая «Перед зеркалом», этот финал можно придумывать для себя заново».

Цитаты:

«Страсть сама по себе счастье, и заглушать ее в себе, бороться с ней — что может быть глупее?»

«Душа засорена Бог знает чем, засорялась всю жизнь и продолжает засоряться почти ежедневно. Любовь, как метла, как баба с мокрой тряпкой в руках, трудилась и трудится до седьмого пота, чтобы вымести этот сор. Любовь очищает душу, возвращая ее к самопознанию, к способности внутреннего взгляда, без которого смысл жизни уходит между пальцами как песок».

«Задумываться о том, зачем ты живешь, может только человек, у которого есть на это время».

Шодерло де Лакло — «Опасные связи»

Галина, 34 года: «Эту книгу так и хочется проанонсировать известным слоганом: «Скандалы, интриги, расследования!» А между тем написана она была в далеком 18-м веке. И стала первым и единственным произведением французского офицера-артиллериста Шодерло де Лакло.

Попробую в двух словах описать суть романа. Главные герои — виконт де Вильмон и маркиза де Мертей с помощью разнообразных уловок и необыкновенного ума, используемого во зло, а не во благо, вовсю манипулируют людьми, играя на их слабостях и природных инстинктах.

Многие наверняка видели хотя бы одну из экранизаций этого наполненного хитросплетениями и интригами сюжета. Однако следить за развитием событий в книге, состоящей из четырехсот страниц одних только писем, — более чем увлекательно. Ложь, лицемерие, изящно расставленные сети, в которых рано или поздно обязательно кто-то трепыхается, действия и ловушки, продуманные на несколько шагов вперед — все это не может не завораживать. И в то же время не может не наставлять на путь истинный. Наивным людям, не снимающим розовые очки, особенно полезно будет почитать о том, каковы бывают истинные намерения людей, встречающих и провожающих вас, казалось бы, с искренней улыбкой.

И да: хеппи-энда даже не ждите».

Цитаты:

«Мужчина наслаждается счастьем, которое испытывает он сам, женщина — тем, которое дает она».

«Научите меня жить там, где вас нет!»

«Старух сердить нельзя. От них зависит репутация молодых женщин».

«Готова признать, что счастье — не в деньгах, но следует согласиться и с тем, что они весьма ему способствуют».

lady.tut.by

Отзывы о книге Письмо

Накинулась я на книгу без предварительного чтения аннотаций, без какого либо вообще знакомства, поэтому ожиданий от книги никаких не было. Но из дыух представленных историй: одной я не поверила, уж слишком она трагична и странна в поведении героев, а вот вторая история очаровала и окунула в бурю эмоций.

Главная героиня очень положительная добрая хорошая девушка, которая полюбила сволочь, но она считает, что он может исправиться и, вообще, бьет значит любит… Нет, правда, она постоянно находила ему оправдания и закрывала глаза на то, что ее избивали…
Ее муж человек неплохой, но с единственным минусом, он, когда пьет, бьет жену. И, вообще, не любит работать… Но считает себя хозяином своего домостроя…

Автор сделала мужа и жену разными, довела до абсурда две личности: одна жертвенная овечка, другой обычный человек (автор постоянно это подчеркивала, ведь пьянство очень распространенный недуг, поэтому многие читатели поймут… Я не поняла) но тиран, деспот и, вообще, разнузданная пьянь. И сразу понятно, кто хороший, кто плохой и чем все кончится, интриги нет, сюжет банален и все было бы плохо, если бы не письмо…

Автор раскрывает эти странные отношения первую половину книги. Потом жесткая кульминация, и все получают по заслугам. Но вторая история, которая вклинивается в основную меня тронула и заинтересовала. Как героиня по кусочкам собирала историю, как узнавала сама, и знакомила нас с каждым героем. И конец обеих историй сложился в одно…

История прошлого о сломанной любви, несбывшемся семейном счастье и поиске своего дома затянула меня и пробралась в самое сердце. Чем-то она напоминает зарубежных классиков, наподобие сестер Бронте. Я с нетерпением ждала продолжения и рада, что в книге хеппи энд.

В итоге, после прочтения, могу сказать, что, в целом, остались хорошие впечатления от книги. Рада, что смогла осилить первую, предсказуемую и довольно гиперболизированную в своей трагедии часть, чтобы окунуться в очень трогательную историю прошлого.

www.livelib.ru

Book: Письмо Марине

Юрий Яковлевич Яковлев

ПИСЬМО МАРИНЕ

ПЕРВЫЕ ОТКРЫТИЯ

Он стукнул перышком и вывел первое слово: «Марина». Он долго думал прежде, чем написать это слово.

Оно должно быть не первым, а вторым. А перед ним ему хотелось написать «дорогая», или «милая», или «самая лучшая». В его голове пронеслась целая вереница слов. Они были скрыты в дымке стыдливости и звучали вполголоса, словно кто-то произносил их шепотом.

Он испугался этих слов. И поэтому, когда написал «Марина», ему сразу полегчало.

Он грыз кончик тонкой оранжевой ручки и раскачивался на стуле, словно хотел научить стул стоять на двух ножках.

Оказывается, писать письма — трудное дело. Потруднее алгебры.

Он перестал качаться и уставился в одну точку. И увидел перед собой Марину. Он увидел ее так отчетливо, словно сидел за партой и скашивал глаза. Он видел ее профиль: каштановые волосы, белый лоб, ровный нос. Румянец не на щеке, а повыше — на скуле. Он так хорошо изучил Марину, что мог бы ее нарисовать по памяти.

Когда на уроке он смотрел в сторону Марины, из оцепенения его выводил голос учительницы:

— Почему ты смотришь в сторону?

Он вздрагивал и невпопад отвечал:

— Я смотрю в тетрадку.

— А надо смотреть на доску, когда я объясняю.

Хорошо, он будет смотреть на доску. Доска скрипела. Мел крошился. Цифры казались ему какими-то непонятными знаками, лишенными всякого смысла. Он смотрел на доску, а видел Марину, словно учительница рисовала ее портрет на доске.

Потом началась зима. Шел снег. Это спускались с неба миллионы маленьких раскрытых парашютов. Целый десант.

После урока играли в снежки. Марина была самой красивой девочкой, и поэтому ей доставалось больше всех. В некрасивых никто не бросал снежки. Каждому хочется бросить в красивую. Марина защищалась. Она закрыла лицо портфелем, как маленьким боевым щитом. Но ребята кидали со всех сторон. Сперва Марина смеялась.

Потом в ее глазах появился испуг. Когда снежок попал за воротник ее серой меховой шубки, ему захотелось кинуться на ребят, защитить Марину, пусть даже попадет по уху. Но вместо этого он слепил свежий сырой снежок и тоже кинул в Марину. Он ненавидел себя за это, но ничего тогда не мог с собой поделать.

Сейчас надо написать об этом снежке. Пусть Марина не думает, что она такой бесчувственный чурбан. Он не хотел…

Он уперся локтями в стол и стал смотреть в окно. Стены домов, каменные ограды, стволы деревьев были старательно побелены. Вероятно, людям, живущим на юге, белый цвет напоминает свежий морозный снег.

Он подумал о том, как в феврале встретил Марину в коридоре и, заикаясь от смущения, сказал:

— Приходи на каток.

Он был уверен, что Марина скажет какую-нибудь дерзость. Но она почему-то сразу согласилась.

— Если хочешь, приду, — сказала она и посмотрела на него серьезными карими глазами. — Жди меня у входа в семь.

Он пришел на каток в половине седьмого. У него не было часов, и он боялся опоздать. Он стоял на противоположной стороне и внимательно следил за входом. Шел крупный бесшумный снег. Горели десятки лампочек. Из всех лампочек было составлено слово «Каток».

Веселая музыка наполняла его сердце тревогой. Несколько раз ему чудилось, что идет Марина. А это оказывались другие, незнакомые девчонки. И каждый раз, когда он ошибался, ему становилось неловко.

Он ждал долго, и ему уже начинало казаться, что Марина не придет. Наконец он увидел, как она подошла к ярко освещенному входу. Он не бросился к ней навстречу, а спрятался за уступом дома и стал смотреть на нее. Она поворачивала голову то вправо, то влево:

искала его глазами. А он все медлил, все не решался выйти из своего укрытия. «Еще минутку! Еще минутку!» — шептал он сам себе.

И все тянул время.

Марина отвернула краешек мехового рукава своей шубки и посмотрела на часы. Потом она еще немного потопталась на месте и пошла на каток. А он все стоял и смотрел. Когда Марина ушла, сердце его сжалось, и ему неудержимо захотелось догнать ее. Но он не мог пошевельнуться. Так и стоял в своем укрытии.

Он презирает себя за малодушие. И ему хочется написать Марине, что он был у входа на каток. Пусть она не думает, что он забыл или у него появились более важные дела.

Он вдруг почувствовал, что у него замерзли босые ноги. Самому было жарко, а ноги замерзли. Он встал со стула. Дверь была приоткрыта. В широкую дверь вошел солнечный луч и расстелил по полу светлую дорожку. Весь пол был прохладным, а солнечная дорожка — теплая. Он стал ходить по ней и греть ноги. Ему хотелось уйти по этой солнечной дорожке от своих тяжелых дум и от недописанного письма.

Но он заставил себя вернуться к столу.

После случая с катком Марина перестала его замечать. Он решил, что она никогда в жизни не простит ему обмана и не заговорит с ним. И от этого он чувствовал себя несчастным. Но однажды Марина подошла к нему и как ни в чем не бывало сказала:

— Завтра все идут в кино. Ты пойдешь?

— Пойду, — пробурчал он, краснея от неожиданности.

— Давай сядем рядом?

Он поднял глаза на Марину, и у него перехватило дыхание. Ее карие глаза светились. Они все прощали. Они были заполнены тихой, необъяснимой радостью. Он смотрел в них и от неожиданности не мог произнести ни слова.

— Сядем рядом? — повторила Марина.

— Да, — выпалил он.

Он ничего не мог понять.

В эти дни в городе начала хозяйничать весна. Она, видимо, не любила белый цвет и решительно перекрашивала город на свой лад.

Снег беспомощно жался к домам, но весна настигала его и тут.

Разлились лужи. Сырые ветры носились по улицам. И казалось, что за каждым углом — море.

Он шел в кино не разбирая луж. Он вообще ничего не замечал.

И если бы на пути в самом деле встретилось море, он зашагал бы по морю, море было ему по колено.

У кино стояла учительница. Она держала в руке длинную синюю бумажную ленту и раздавала билеты. Когда он пришел, у большинства ребят уже синели в руках билетики. А у Марины не было билета.

Она ждала его.

Завидев его, Марина подошла к учительнице и сказала:

— Дайте мне билетик.

И пока учительница отрывала от синей ленты билет, Марина глазами звала его. А он стоял как пень.

— Кому еще? — спросила учительница.

Марина звала его глазами: «Ну, что же ты медлишь? Бери скорее следующий билет, и мы будем сидеть рядом!» Но он топтался на месте, пока билет не взял Ленька Клочков.

В кино он сидел не с Мариной, а рядом с Ленькой Клочковым.

Ленька весь сеанс грыз леденцы и кричал:

— Законно! Законно!

А он весь сеанс ерзал и все старался взглянуть на Марину. Но ему мешал Ленька Клочков.

Как жарко здесь, на юге! Конечно, здесь море. Но невозможно весь день просидеть в море. А когда без моря — жарко. Можно вылить на себя ведро воды, чтобы не топать к морю. Но ведра хватит на пять минут, потом снова будет жарко. А почему он, собственно, должен писать письмо?

Он уперся большими пальцами ног в пол и стал стучать пяткой о пятку.

А потом рука снова потянулась к оранжевой ручке. Надо писать письмо, раз обещал.

Он обещал Марине написать письмо с юга. Они шли вдвоем по набережной. На Марине было цветастое платье, без рукавов и без воротника. А в глазах ее играло солнце. Марина держала руки за спиной, а ветер все время сбрасывал волосы на глаза. Ему хотелось осторожно коснуться ее волос и положить их на место. А он шел поодаль от Марины, чтобы не подумали, что он ее провожает. Ему казалось, что весь город знает, что он ее провожает.

Когда они дошли до Марининого дома, он быстро протянул руку и сказал:

— Пока!

Ему очень не хотелось делать это. Ему хотелось побыть с Мариной.

Но он всегда поступал против своей воли, когда был с ней.

— Уезжаешь? — спросила его Марина.

Он посмотрел ей в глаза. И вдруг почувствовал, что сейчас должен рассказать ей, что не хотел кидать в нее снежок, и что на каток он приходил, просто не решился подойти к ней, и что в кино ему очень хотелось сидеть с ней рядом и он почти не смотрел на экран. Но он не знал, как решиться на этот разговор.

И тут Марина сказала:

— Напиши мне письмо.

Он сразу просиял. Он обо всем напишет в письме! Сказать трудно, а в письме все можно. Сел и написал. И он воскликнул:

— Обязательно! Я напишу тебе письмо. Длинное-длинное!..

Хорошо?

— Ага!

Марина качнула головой, и волосы снова съехали на глаза.

И он уже протянул руку, чтобы осторожно убрать прядку… но рука вернулась с полдороги. И он снова сказал:

— Я напишу тебе длинное письмо!

Уже много раз перышко окуналось в чернильницу и высыхало.

Пальцы стали фиолетовыми. Если судить по пальцам, то он исписал целую тетрадку. Но на белом листе было только одно слово: «Марина». Он смотрел на море, а видел Марину в коричневом платье с фартуком, в серой меховой шубке, в платье без рукавов и воротника. Марина смотрела на него, и ее глаза спрашивали: «Ну, что же ты не пишешь? Ты же обещал!»

Наконец он взял себя в руки, в сотый раз ударил перышком о невидимое дно чернильницы и стал писать. Он рассчитывал, что письмо будет большим, но оно все уместилось на одном листке, да и тот был исписан всего лишь на три четверти.

Когда письмо было написано, он быстро пробежал его глазами:

проверил, нет ли ошибок. А то Марина будет смеяться. Потом положил листок в конверт, запечатал и облегченно вздохнул.

И письмо полетело с жаркого юга на север, где шли дожди и где вместо вечнозеленого самшита росли обычные березки. На листке почтовой бумаги, вложенном в конверт, было написано:

«Марина!

Вот уже две недели как я в Крыму. Здесь жарко. Море рядом.

Купайся сколько хочешь. Только дно плохое.

Я купаюсь. Загораю. Играю в волейбол. Вчера я ловил рыбу. Два часа простоял между скал на одной ноге. И ничего не поймал. Это потому, что я ловил бычков на хлеб. А бычков ловят на самого бычка.

Важно только поймать первого. Вот и все.

Ну, пока!

Костя».

www.e-reading.club

Отзывы о книге Письма о письме

Нужно понимать должное, когда в руки берешь книгу, которая является сборником писем. Понятно, что это не роман и какой-то сюжетной линии и глубины тут не будет, но что-то схожее в этом сборнике имеется. Расположенные в хронологическом порядке письма строят линию от молодого Буковски до уже совсем старого Бука, который уже к последним письма словно предчувствует приход смерти, от чего конец книги ощущается в какой-то мере даже грустным (чего от сборника писем, вроде как, не ждешь).
Тут встречается все. Первые отправки рассказов в разные журналы, отказы, первая публикация в журнале, переписки с переводчиком Буковски на немецкий Карлом Вайсснером, с его издателем Джоном Мартином (с которым Бук иногда не сходился во мнении, но всячески благодарил за все, что тот ему сделал) и многими другими писателями (в частности крутое письмо, адресованное Генри Миллеру). Читая эти письма, понимаешь, что они наделены тем же, чем и все остальное творчество Чарльза. Видно, что Бук очень любит даже не просто писать литературу, сколько писать в принципе. Само письмо как таковое он любил настолько, что даже письма выходят столь же сильными, как и романы, стихи и тд. А некоторые письма имеют порой такую эмоциональность и искренность, что буквально воспринимаются как стихи, просто в другой форме. И эта искренняя тяга к письму чувствуется на протяжении всей книги:

Нет ничего волшебнее и прекраснее строк, образующихся на бумаге. Это же все, что есть. Все, что было когда-либо. Нет награды больше самого делания. Что приходит после — даже более чем вторично.

Писать — вот единственный известный ему способ не подпускать к себе безумие.

Писать — это лишь результат того, чем мы становимся изо дня в день за годы. Я — чертов отпечаток пальца себя, и вот он тут. А все написанное в прошлом — ничто; что есть… лишь следующая строка. А когда не можешь придумать следующую строку, это не значит, что ты стар, это значит, что ты умер.

Буковски тут будет говорить практически на все темы (разве что кроме политики, за что ему спасибо). Конечно же тут будут мысли, связанные с поэзией:

Поэзия — это как сидеть в душной комнате с закрытыми окнами. И очень мало чего происходит такого, что впустило бы внутрь хоть какой-нибудь воздух, хоть какой-нибудь свет.

Поэзия меня не интересует. Я не знаю, что меня интересует. Чтоб нескучно было, наверно. Подобающая поэзия – поэзия мертвая, пусть и хорошо смотрится.

Как начинаешь врать себе в стихотворении просто для того, чтобы сделать стих, тут-то и пиши пропало.

И, конечно же, какой может быть Буковски без своего юмора:

Писать, как считает большинство писателей, — это как е****ся; только подумают, что у них неплохо получается, как вообще это перестают делать.

Пару слов он скажет и про мир искусства:

Я думал, мир Искусства и все такое окажется почище. Говно это. В мире Искусства больше злых и нечистоплотных осьминогов, чем отыщется в каком-нибудь деловом предприятии.

Письма о письме — это книга, которая показывает нам упорство Чарльза. Как он, просто занимаясь своим делом, добился того, чего хотел, а возможно и даже большего. Буковски предстает нам не только в том виде, в котором мы привыкли его видеть в романах. В этой книге мы немного узнаем Чарльза без его так называемого «образа». Мы видим Чарльза, который в переписке с Джоном Фанте признает силу и влияние его книг. Вот что Буковски пишет Фанте:

Ваши произведения помогли мне в жизни, дали подлинную надежду на то, что человек может просто записывать слова, и пусть эмоции выезжают сами. Никто этого не делал лучше вашего.

Не знаю, где вы это берете, но боги вас точно им набили. Вы значили и по правде значите для меня больше любого человека, живого или мертвого. Я должен был вам это сказать. Вот я начинаю чуточку улыбаться. Спасибо вам, Артуро

Как часто Буковски показывает нам себя вот так? Также очень эмоциональным является письмо вдове Джона, Джойс Фанте, в котором Буковски пишет:

То, что я смог повстречаться со своим героем (если простите мне это обозначение) под конец его жизни и при весьма мучительных обстоятельствах, было для меня и очень грустно, и очень здорово. И я надеюсь, что те немногие слова, которыми мы перекинулись с Джоном, помогли ему посреди того кошмарнейшего ада.
Невзирая на все это, я всегда буду помнить, как читал «Спроси у праха», который по-прежнему считаю прекраснейшим романом всех времен, романом, вероятно, спасшим мне жизнь, чего бы та ни стоила.
Никто не способен выигрывать постоянно; вообще-то очень немногим удается к такому даже близко подойти. Джону вот удалось, и далеко не раз. Вы жили с очень озлобленным человеком, который преодолел наконец свою озлобленность любовью и звенел, и наполнял, и втискивал каждую строку в памятное чудо, что говорило

да вопреки нет
да благодаря нет
что говорило
да да да

и продолжает так говорить, даже когда я познакомился с ним, каким он уже был.
Никогда не будет другого Джона Фанте…
Он был бульдогом с сердцем, в аду.

Наверное, если вы с Буковски не знакомы, то не стоит начинать знакомство именно с этой книги, но если вы прекрасно знаете кто такой Чарльз и насколько этот писатель хорош, то Письма о письме настоятельно рекомендуются к прочтению. Это очень талантливо написанные, смешные, искренние, эмоциональные письма, читая которые вы волей-неволей чуточку улыбнётесь.

www.livelib.ru